Часть 1
Первым, кого я увидел в цирке на Ленинских горах после гастролей по Японии, был Олег Попов. Он сидел в фойе цирка и перебирал эскизы каких-то костюмов.
—Здравствуйте, Олег Константинович! — радостно крикнул я.
—А-а, Дерябкин! Привет, привет, японец! Мы уж тут думали: все, не вернешься, останешься там.
—Да, что вы, Олег Константинович, куда уж нам, казакам, от Россиюшки.
Находиться тогда, как сейчас говорят, «под крышей» такого популярнейшего в мире человека не каждому было дано. А если вспомнить интервью в программе «Время» в день его пятидесятилетия, на вопрос корреспондента Олега Бобина: «Кого вы считаете своим учеником?» тот ответил: «Дерябкина». И он действительно когда-то прикрыл меня своей спиной.
Мы зашли в цирк, сели на мягкие поролоновые пуфики напротив репетиционного манежа.
—Ну что, Деряба, два месяца ты был на экране, а я сидел в зале. Теперь ты посиди в зале, а я буду на экране.
—В какую страну путь держите? — спросил я его.
—В Ю-го-сла-ви-ю!
—А что за номера с вами едут?
—Твоего номера в программе нет!
—Да я уже понял. Ничего, посидим в зале. После 101 выступления за месяц и десять дней отдых не помешает.
Он стал перечислять номера.
—Олег Константинович, номера-то не сильные, за исключением двух-трех.
—А зачем они сильные, — хохотнул он, — чем темнее небо, тем ярче звезда!
Побыв еще некоторое время в Москве, я уехал работать в Ленинград. Олег Попов остался готовить программу в Югославию. Самый мгновенный слух в цирке — это слух о предстоящем приезде иностранного импресарио. Тут начинался переполох.
Заморского импресарио в цирке ждали. Все суетились, бегали, кричали, Белили стены, дворик убирали, Белье в гостинице артистам поменяли.
Я знал, что югослав приедет в Питер. И так же хорошо знал, что дорога мне туда закрыта, потому и
не участвовал в этой обычной унизительной суете. Я прекрасно понимал, что мой медвежий номер им обязательно понравится.
В этот вечер медведь Герасим отработал без сучка, без задоринки. Аплодисменты слились воедино. Я видел смеющегося югослава, аплодирующего нашему выступлению.
На следующий день руководители номеров, за¬планированные главком, были приглашены в ресторан гостиницы «Ленинград». Туда был приглашен и я. Владимир Цветкович протянул мне бокал шампанского: «Ваш номер светский! Мы бы очень хоте¬ли, чтобы в этой программе были два ваших номера. Второй — "Ладья «Берлога»" — мы видели на утренней репетиции. Он тоже очень красивый».
Я поблагодарил югослава за приглашение, на¬перед зная, что включить мои номера в программу Олега Попова им не удастся. Лучше бы, если бы я придумал какую-нибудь причину и отказался сам, но на это сил у меня не было, хотя я прекрасно знал, что мое согласие на поездку взорвет мои отношения с Олегом Поповым. Но такая уж сатанинская сила была в этих иностранных поездках. Чувствуя, что он все равно узнает, как все было, я решил опередить осведомителей. Поздно вечером позвонил ему в Москву сказать, что я якобы отказывался, но югославы упросили. И неожиданно наткнулся на его голос с оттенком хорошего настроения.
— Деряба, только что своей рукой вписал тебя в свою программу. Поедешь со мной, но с одним номе¬ром. Второй, скажешь, не готов.
—Спасибо, спасибо, Олег Константинович, — пресмыкающе залепетал я.
—Ладно, жди телеграмму на отправку в Москву.
—Олег Константинович, может, мне сразу из Ленинграда ехать в Чоп? Там на границе и соединим¬ся. Зачем такие расходы? В Питере — погрузка, в Москве — разгрузка. Всего на три дня. Где смысл?
—Нет, — оборвал он меня, — грузись в Москву. Формироваться будем здесь.
—Ну, ладно, как скажете, — заискивающе произнес я.
Через несколько дней я поставил на платформу фургон с животными, а сам на «жигульке» второй модели помчался вдогонку. По дороге я ломал себе голову и никак не мог понять, зачем он тянет меня в Москву. «Что там формировать? Номера ничем не связаны между собой — обыкновенная дивертисментная программа: парад-пролог, да и они самые банальные. Ладно, что гадать. Главное — еду.
«Вот тебе и Цветкович — бывший баскетболист, — язвительно усмехнулся я, — подмял народного!»
В цирке на Цветном бульваре Олег Попов про¬водил последнюю репетицию парада. Настроение у артистов было хорошее. Они переговаривались, шутили, смеялись, да оно и понятно. Унизительное: утвердит партком или нет — позади. Загранпаспорта лежали у артистов в карманах.
Мы с Евгением Беляором — тогдашнем зятем Олега Попова — тоже балагурили. Жонглируя, Женя упустил булаву, хотел поднять, но я ее откинул в сторону. Он толкнул меня, и я упал. В этот момент подо мной будто бы прогремел огромной силы взрыв. Так зловеще прозвучал голос Олега Попова: Дерябкин, во-о-он с манежа!» Цирк замер. Артисты застыли. Я быстро встал и пошел к форгангу, но ноги не слушалнсь. Казалось, я весь горю, охваченный пламенем позора. «Быстрее, быстрее, быстрее не вздумай ему что-либо ответить грубо. Тогда тебе конец». И тут вдруг только сейчас понял, зачем он вытащил меня в Москву: найти причину и выкинуть меня из программы. В ушах звучали слова: «Твоего номера в программе нет... Ты был на
экране, я сидел в зале... Чем темнее небо, тем ярче
Часть 2
Я зашел в приемную управляющего, когда Анатолий Андреевич Калеватов выходил из своего кабинета.
—А ты-то как здесь оказался? У вас же в цирке прогон. Что-то случилось?
—Попов выгнал меня с репетиции. Вот заявление. Я в Югославию не поеду!
—Ну, это ты зря. А как же «хомячки»? — рассмелся он, вспомнив рассказанный мною анекдот.
—Нет, Анатолий Андреевич, не поеду.
—Ну и зря: «Волгу» «двадцать четвертую» не привезешь.
Все в этот день у меня не ладилось: я нервничал, нарушал правила движения, меня тормозили гаишники. И, Бог знает у какого поста, я к своей беде добавил еще одну: потерял документы на машину.
На следующий день мой фургон отправили за цирк дожидаться разнарядки. А я, получив в ГАИ временное свидетельство, уехал восстанавливать тех.паспорт. В Питере я пробыл недолго. Когда вернулся в Москву, то увидел в фургоне ящик, похожий на пианино.
—Это что еще за новость? — спросил я у ассистента.
—Не знаю. Борис Шварц привез и сказал, что Олег Попов велел поставить к нам. Да разве это новость? Новость то, что мы едем в Югославию!!!
Я взял отвертку и поддел несколько дощечек: внутри упаковки стояло новенькое черно-лаковое пианино. «Вот почему мы едем! Пианино кому-то из югославов понадобились. Не хочет Попов в свой фургон ставить. Но можно же поставить и к Сосину, у него такой же. Не уверен он в нем — слабенький. Вдруг таможенники спросят: "Чей? Есть ли в описи?" Деряба, тот выкрутится, провезет. А если нет?» — по-думал я.
Обратите внимание: Счастливая звезда Гару.
Что говорить? Чей это груз? Нет, дружок, не надо мне такой Югославии. «Не поедешь, не при-везешь "двадцать четверку"», — вспомнились мне слова Калеватова. Ну и не надо мне этой «Волги»! «А "Волга"-то — самая престижная машина», — настаивал мой мозг. А если еще черная, да с затемненными стеклами, плюс непрокалываемый талон предупреждений — чистой воды обкомовская. Эх, была-не¬была! Так хоть «Волгу» привезу, если все обойдется. А так ни «Волги», и Попов до конца жизни — враг. Какая уж тогда жизнь!Здесь, если кто-то к титулу прорвался, Кольцо горящее пантерой пролетел, То этот круг его рукой сужался, Да Енгибаров же в таком кольце сгорел!
— вспомнил я слова из моей песни. «Будь что будет! Поеду!»
Оставались считанные дни до нашего отъезда. Мой опальный фургон, стоявший за цирком, снова вернулся из маленького переулка на бурлящую автомашинами, рядом с цирком, дорогу. Олег Попов здоровался сквозь зубы. О пианино не заговаривал, давая понять: «Что тут такого? Реквизит поставили». Я также делал вид, что тоже так думаю, хотя к этому времени я уже точно знал, что пианино Цветковича.
Нашу станцию Чоп, что граничит с Венгрией,мы пересекли благополучно. Все мои переживания
были напрасны. Таможенники, приняв по две рюмочки «Пшеничной», закусив красной икоркой «от Герасима», пожелав нам успешных гастролей, ушли. С таможенниками двух — венгерской и юго-границ мы расставались на брудершафт «Пшеничная» мгновенно подписывала договора на прозрачные границы. А мой подвыпивший ассистент стал просить меня разрешить открыть ему пианино, чтобы сыграть им на прощание «Подмосковные вечера».
Белградский Дворец спорта «Пионер» полностью был готов к гастролям нашего цирка. Хоккейное поле застелили паласом, баскетбольная площадка превратилась в манеж, а под крышей Дворца повисли тросы, лонжи, мостики, напоминающие настоящий цирковой купол. Всюду висели цветные плакаты Олега Попова. До премьеры оставалось совсем мало времени. Три фургона с реквизитом и животными опаздывали, поэтому мы, приехав с вокзала, сразу включились в работу.
— Борис! — крикнул я инспектору манежа Олега Попова. — Забирайте свою контрабанду! Нам медведей не выгрузить! — и тут же осекся.
Борис посмотрел по сторонам. «Вот черт, как не¬удачно пошутил, — подумал я. — Он теперь Попову передаст. Но ведь я действительно пошутил. Теперь доказывай, а он еще и подкрасит».
Через несколько минут пианино унесли получать гражданство Югославии. После премьеры в гардеробную к Попову на традиционную рюмочку, вторую, а там как карта ляжет, меня не позвали. За кулисами все быстро стихло, не слышно было обычного шума. Двери в гардеробные открывались и закрывались тихо. После премьеры всем хорошо понятно было, что с аплодисментами будет туго.
На следующий день в газетах появились публикации о нашем цирке. Восторгов ни о программе, ни об Олеге Попове не было. Звездой Московского цирка они назвали медведя Герасима...
Гастрольная жизнь за рубежом у большей части артистов сводилась к одному — беготне по небольшим отдельным магазинчикам и лавкам. Получали мы все одинаково немного. Заработав хоть эти, оставляли их там. Вот и получалось, что у них оставался и труд наш, и деньги. В этой поездке артисты занимались тем же самым. У меня же была цель и возможность купить комиссионную машину. Вскоре моим ногам повезло: я набрел на небольшой автомобильный магазин. Познакомился с продавцом, а он знал, где такая машина продается.
Душкович с удовольствием пришел в цирк. После представления я привел его за кулисы, где не был, потому все увиденное его поражало и радовало. На прощание я подарил ему две бутылки «Пшеничной» и, пожонглировав четырьмя баночками красной икры, бросил их ему в пакет. Он же в свою очередь, держась двумя руками за двери такси поклялся Иосифом Броз Тито, что я через два дня уеду от него на черной «двадцать четверке».
И вот, наконец, настал тот долгожданный день, когда на территорию Дворца я въехал на своей «чернехонькой». На спидометре было всего 25000 километров. Радости было столько, что мне казалось: вот-вот, и я ею подавлюсь.
Как раз в этот-то момент и въехал во двор автобус с нашими артистами. «Эх, черт! — подумал я. Как некстати, сейчас начнутся обмороки». Деваться было некуда — все увидели, что я первый стал обладателем «двадцать четвертой» «Волги».
В антракте я подошел к Станиславу Черныху поболтать о покупке. Рядом с его пъедистало-реквизитом Валерий Горячкин — партнер жены Олега Попова — готовил номер к работе. Я незаметно для него спрятал небольшой магнитофончик, использовавшийся в их музыкальном номере. Обнаружив пропажу, он стал носиться по всей закулисной части и никак не мог вспомнить, где он его оставил. Прозвенел третий звонок. Черных, глядя на Горячкина, отворачивался только, чтобы не расхохотаться — такой уж жалкий вид был у него.
—Отдай, — шепнул мне Станислав, — а то еще с ума сойдет со страха.
Улучшив момент, я положил магнитофон на место, но он все же заметил. Раскрасневшийся, быстро подошел ко мне.
—Я скажу Олегу Константиновичу, что ты номер мог сорвать.
—Что-о?! Да пошел ты... Еще будешь меня пугать им. Это ты его бойся, ты у него работаешь, а мне бояться нечего, я ему ничего плохого не сделал.
Свет в зале погас, пушки высветили оркестр, зазвучала музыка, началось второе отделение. «Вот еще одна твоя неудачная шутка, — сказал я себе. — Теперь жди своего второго отделения».
После представления долго ждать не пришлось. Как только зал опустел, тот же зловещий голос Попова прокричал:«Дерябкин, зайди в гардеробную!» Постояв немного у двери и собравшись с духом, я зашел. Попов загримировывался. Не поворачиваясь, резко сказал:
-Если ты посылаешь моих партнеров, значит, ты посылаешь и меня. Все. Закрой дверь с той стороны. И на-все-гда. Я снова, как в Москве не обронив ни слова, вышел, но дверь закрывать не стал. Через несколько минут она, зло хлопнув, будто выстрелила мне в спину. Стало понятно: это окончательный разрыв и обойти мне его так и не удалось. Теперь по возвращении домой меня будут ждать далекие сибирские цирки. «Пусть Аляска, Сибирь, рудники — думал я, — только бы не заискивать, не унижаться. И это все ради того чтобы быть под прикрытием его клетчатой крыши».
А что уж перед силой преклонялся,
Так тут уж, недруг, ты меня прости.
В манеже потому и жить остался,
Иначе здесь таланта не спасти.
Обессиленый я сидел у себя в фургоне. Медведь подгребал под себя только что засыпанные,свежие опилки. Он готовился ко сну. Я сунул ему в
клетку два яблока, подбросил несколько поленушек печку-«буржуйку». Вдруг сорвал со стены плакат Олега Попова, схватил ручку и без остановки, будто бы кто-то мне диктовал, стал записывать:
Натаскаю дров,
затоплю я печь.
Соберу все зло,
чтоб в печи той сжечь.
Раскалилась печь,
и горит в ней зло.
Приложил ладонь —
не идет тепло.
Глянул Я в окно,
а вокруг бело.
Из трубы печной
валит пеплом зло.
Ярче, печь, гори,
освещай окно.
Видишь, на снегу
черное пятно.
Буду день топить,
буду ночь топить
Всё равно не дам
злу на свете жить.
В. Дерябкин.
Больше интересных статей здесь: Музыка.
Источник статьи: Чем темнее небо, тем ярче звезда.