Евгений Гришковец товар штучный, в сегодняшней литературе и театре, пожалуй, нет более своеобразного, не похожего ни на кого другого персонажа. Первый же представленный им московской публике моноспектакль «Как я съел собаку» получил Золотую маску. В каждой новой книге или пьесе почерк Гришковца узнается сразу. Среди множества книг, им написанных, на мой взгляд, особое место занимает издание «Письма к Андрею. Записки об искусстве», в которой драматург обращается к Андрею Тарковскому.
- Евгений, ваша книга состоит из очень серьезных писем-рассуждений об искусстве. Наверное, ее было писать куда сложнее, чем привычные для вас пьесы?
- Для меня это было большое счастье. Книга писаться очень неожиданно. Несколько лет назад я в первый раз в жизни в Испанию, планируя отдыхать и купаться в море, но тут начала писаться книга, и я не смог оторваться от письменного стола. За месяц, проведенный в Испании, к морю вышел всего два раза. Книга писалась, конечно, непросто, потому что текст весьма плотным, но это большим счастьем. Я очень люблю писательскую работу, и считаю ее самой высшей формой искусства, потому что театр, кино, музыка предлагает коллективный труд и только писатель может творить наедине с собой и вечностью. Этого нет даже в живописи, потому там очень многое зависит от такого, в каких условиях картина экспонируется. Так что еще раз повторюсь, что писать книгу было большим счастье. Поначалу я думал, что книга получится значительно больших размеров, но потом она закончилась. Так получается, что книги, которые я пишу, имеют свойства начинаться и заканчиваться сами собой.
- А как появился такой смелый замысел писем к Тарковскому? И почему именно ему? Не уже ли вам доводилось с ним встречаться?
- Конечно, нет. Когда Андрей Арсеньевич умер, мне было 19 лет. Так получилось, что перед тем как начать писать я почти год изучал его дневники он начал вести в начале 1970 года, на подготовительном этапе фильма «Солярис», произвел на меня неизгладимое впечатление. Я читал страницу за страницей, у меня появлялось ощущение диалога с Тарковским, как будто бы я не читал его записи, а беседовал я с ним. Меня удивило и то, что в наших мировоззренческих деталях - от ощущения эпохи до ощущения окружающего мира, искусства, одиночества – совпадало очень многое.
- Вы могли бы сказать в нескольких словах о чем ваша книга?
- Книга попытка ответить на вопрос что такое дает искусство человеку любящему, способному тратить свое время и силы на музыку или литературу. Я считаю, что из всей нашей повседневной и реальной жизни настоящее и глубокое переживание искусства - самое таинственное, не вписанное в биографию человека событие, которое и пронизывает смыслом нашу жизнь. Я утверждаю в своей книге, что искусство дарит людям самые высокие и важные переживания, какие только способен пережить человек. С одной стороны, они абсолютно иррациональны и бесполезны, но с другой, именно они возвеличивают читателя, делают у его человеком.
- Почему выбран жанр писем книге, а не повествования или поэзии ?
- В книге лирический персонаж, но это, конечно, не герой художественного произведения. Когда приходит замысел новой книги, сразу же становится ясно и форма его воплощения: роман, пьеса, спектакль или же вот такие вот письма. Здесь получились письма - мои личные обращения. Хотя человек, который написал их, чем-то отличается от меня. Прежде всего, своей излишней эмоциональностью, которая мне не свойственна. Тарковский утверждал, что его задача - не снять фильм, а сделать кино самостоятельным видом искусства - таким же значимым и феноменальным, как литература, музыка и живопись. Он понимал, что эта задача невыполнима в ХХ веке, но надеялся, что что-нибудь изменится. И вот Тарковский умер в 1986 году, а я спустя 26 лет написал ему письмо, в котором пересказываю, что произошло в кинематографической среде за это время.
- Вы являетесь автором большого числа книг. Но все ли они продолжают вам нравиться с дистанции сегодняшнего дня, когда прошло какое-то время после их появления?
- Я туда в них не заглядываю. Зачем? Я не вижу в этом смысла. Я неоднократно говорил, что каждая написанная мною книга, это документ, свидетельство того, что лучше я написать не могу. По крайней мере, я так думаю на момент написания книги, и если лет через пять-семь я туда загляну, вполне возможно, что буду думать иначе, начну править этот текст. То есть начну исправлять документ, что будет являться фальсификацией, то есть чем-то недопустимым. Конечно, у меня есть более любимые или менее любимые сочинения. Но я пишу довольно мало, потому что над каждой вещью подолгу работаю. Я пишу книги настолько тщательно, что знаю каждую запятую в тексте. Я работаю над текстом до тех пор, пока не появится ощущения, что лучше я написать не могу. В этом смысле я очень уверенный в себе автор.
- Со спектаклями та же самое?
- Да, я работаю над каждым спектаклем так долго, как могу. Бывает, что но несколько лет. В каждой своей постановке я знаю положение своего тела по секундам. И если я выпускаю спектакль на сцену и беру за деньги за билет, то уверен, что это сделано хорошо, даже если кому-то не нравится.
- Каждому писателю для своего творчества очень важно черпать эмоции, впечатления. Каким образом и где вы пополняете свой эмоциональный багаж?
- Специально за приключениями я никогда не ежу. Меня когда-то призвали служить на флот, хотя если бы была возможность отказаться, я бы не поехал туда. Есть люди, которые отправляются за приключениями в Чечню, а мне жалко трех лет своей юности, которой меня лишили в 18 лет. И я столкнулся с такими ужасными проявлениями человеческой натуры, что потребовались большие усилия преодолеть желание это описать. Это было необходимо, а иначе во мне продолжала бы жить обида на страну, на человечество, на время. А если ты живешь с обидой, то ты инвалид, если ты не изжил обиду, то как будто ты живешь с ампутированной рукой или ногой. И тот излишний позитивизм, в котором меня постоянно обвиняют, связан с тем, что я стараюсь справиться с обидой. Жить в скорлупе из своей обиды слишком просто.
- Вам не нужны новые впечатления?
- У меня около 90 перелетов в год. И если я говорю, что Гоголя я знаю близко к тексту, то страну я знаю близко к карте. Я перемещаюсь по городам, каждый вечер я встречаюсь с сотнями людей И мне не нужны специальные путешествия и приключения. Есть люди, которым необходимы приключения, потому что у них жизнь размерена и налажена. Они прыгают с парашютом, ныряют в волны, посещают экзотические страны и встречаются с туземцами, а потом возвращаются в Москву, одевают свои костюмы и проводят селекторные совещания. А мне не нужны искусственным образом созданные приключения. Если во время лесных пожаров я еду из Магнитогорска в Челябинск, и у меня сдувается колесо, то это, конечно, приключение, но я его не ищу. Такие приключения беспрерывно меня преследуют, хотя я не провоцирую мир на них. Я работаю, живу, хотя человек со стороны может воспринять мою жизнь как экстремально сложную. Но такая утомительная, не совсем нормальная жизнь для меня стало привычной, так что специальных приключений мне уже точно не надо.
- Какую профессию, направление деятельности вы бы выбрали, если бы не писали?
- Если бы я не писал, точнее не занимался бы искусством, а всю свою сознательную жизнь я занимаюсь только искусством, то неважно кем бы я работал, я бы только доживал свою жизнь, если бы доживал. Это решительно неважно, занимался бы я ландшафтным дизайном, был бы психологом или юристом, это не имело никого значения, я неважно, это было только доживание жизни. Я это хорошо понимаю, потому что в 1999 году, когда я уже сделал спектакль «Как я съел собаку», собирался поступать в МГУ, получать второе высшее образование по специальности юрист. Надо было как-то выживать, кормить себя и семью, потому в тот момент театр и литература не давали возможности даже купить себе носки, и я уже прощался с жизнью, предлагал, что в дальнейшем меня ждет бессмысленное доживание жизни.
- А еще раньше был созданный вами студенческий театр в Кемерово. Нет ли у вас ностальгии по тому времени?
- Действительно, в Кемерово я создал театр Кузбасском техническом университете, которым руководил с 1990го по 1998 год. Там было написано и поставлено много спектаклей, создана труппа из самых обыкновенных студентов, а сейчас они снимаются в главных ролях у Бориса Хлебникова. Конечно, я люблю это время, но ностальгии у меня нет. Я понимал, что в этом театре я больше ничего не сделаю. Хотя в 2003 году я воспроизвел спектакль «Осада», который ставил в своем студенческом театре в 1992у год. И много лет с большим успехом эта постановка шла во МХАТе с замечательными артистами. И только в позапрошлом году я собрался записал этот текст как пьесу. У мня родился замысел написать книгу, а которой я опишу те самые спектакли, которые были мною поставлены в том театре. Потому что почти от десятилетней работы там не сохранилось ни одной фотографии, ни одной записи, ни одного куска видеопленки. Хотя спектакли были замечательные, мы с ними объездили огромное количество фестивалей, в том числе и зарубежных. Но тот период был закончен, и я понимаю что вернуться в город Кемерово можно, а в театр «Ложа» нельзя, его уже давно нет. Можно любить то время, иногда скучать по нему, вспоминать людей, которые прошли через этот театр, но ностальгировать совершенно ни к чему.
Больше интересных статей здесь: Звезды.
Источник статьи: Евгений Гришковец: Личные письма к Андрею Таковскому.